Семен рассеянно кивнул. Берендей не стал его трогать.
        Он перевязал Антону лицо – бинт он всегда брал с собой на охоту. Потом из двух лыжин сделал шину и сжал между ними его сломанную ногу.
        На этот раз волокуша не требовалась – лыж хватало. Еще три пары. Нет, одна оказалась сломанной – видимо, Заклятый наступил на нее. Впрочем, хватило бы и одной. Берендей связал четыре лыжи вместе, сделав подобие саней.
        Он не посмел снять одежду с покойников, чтобы настелить на импровизированные санки, поэтому положил на них свой ватник. На правом плече он был распорот в клочья, рукав окровавлен. Он переложил Антона на сани: тот не пошевелился.
        – Ты готов? – спросил он Семена.
        – Да, почти, – отозвался тот.
        Берендей сел в снег и посмотрел на свое плечо. Свитер насквозь промок от крови, но рана не была страшной. Два когтя. Один слегка оцарапал, второй задел мышцу, но не порвал ни крупной вены, ни артерии.
        – Пошли? – спросил Семен.
        – Перевяжи мне плечо.
        – У меня бинта уже не осталось.
        – У меня еще есть. Немного.
        Семен умел делать перевязки. Бинта не хватило, и повязка сразу промокла от крови, но это было лучше, чем ничего.
        – Теперь пошли. И пошли быстро. Парню нужен врач, и, может быть, срочно. Он очень долго без сознания.
        Берендей встал, Семен поднял на руки Черныша и пошел вперед.
        – Лыжи надень, – крикнул ему Берендей, – так ты не далеко уйдешь.
        – Ты прав, – согласился Семен.
        Они двинулись в обратный путь молча: впереди Семен с Чернышом, а сзади Берендей с Антоном на санках.
        – А где Борис? – спросил вдруг Семен.
        – Надеюсь, что сбежал, – ответил Берендей.
        Но через минуту понял, что надежда его была напрасной: Борис погиб первым из всех, и погиб на том месте, где Берендей почуял Заклятого в первый раз.
        – Да, Егорка, ты был прав… Я привел их на смерть… А у меня, гляди-к ты, ни царапины…
        – Такого я предположить не мог, – отозвался Берендей. – Знаешь, сколько пуль ты в него всадил? Да не меньше двадцати. Одну в голову. Когда я его рогатиной держал. Она даже черепа не пробила.
        – Двадцать не может быть. У меня десять зарядов. Да у Вовки штук пять осталось. Не, не двадцать. Как думаешь, он и вправду оборотень?
        – Ерунда.
        – Оборотня только серебряной пулей убить можно.
        – Глупость это, – и Берендей знал, что говорит, – просто жирный он. Пули в жире застревают. И башка крепкая.
        Он и сам не знал, почему Заклятого не убили двадцать пуль.
        – Сделать тебе санки для Черныша? Еще пара лыж есть.
        Семен покачал головой:
        – Он же замерзнет… Я лучше так.


        Они отвезли Антона в поселковую больницу. Семен сунул им столько денег, что машина «Скорой» с мигалками понеслась в город. По дороге из леса Антон так и не пришел в себя, и Берендей, когда тащил его за собой, все время боялся сделать что-нибудь неосторожное. Он решил, что покойников возить проще.
        Чем дальше они уходили от места охоты, тем страшней было вспоминать о ней. Когда они вернулись на кордон и погрузили Антона в машину, Берендей еще мог что-то делать, понимая, что без него Семен не справится. Но когда оказался в окружении людей, то понял, что хочет только одного: чтобы его оставили в покое. Лучше всего скорей добраться до дома. Чтобы никто не мешал ему… не вспоминать.
        В больнице Семен оставил Берендея в вестибюле с Чернышом на руках, пока сам занимался отправкой Антона. Он махал пачкой долларов и удостоверением помощника депутата, лишь бы Антона отправили в город поскорей. Но Берендей-то знал, что торопится он только для того, чтобы отвезти Черныша к ветеринару. Наконец вой сирены замер вдали, и Семен в сопровождении старшей сестры спустился к Егору.
        – И парня перевяжите, большая рана, – он кивнул на Егора.
        – А страховой полис у него есть? – строго спросила сестра. Берендей не был с ней знаком, она приехала сюда недавно.
        – Да идите вы на… со своим полисом! Вообще с ума посходили тут! – Семен даже затопал ногами.
        – А это что? Собака? В больнице? – у сестры от возмущения вытянулось лицо.
        – Если бы не эта собака, вы бы сейчас не деньги получали ни за что, а оперировали. Если бы было кого оперировать… – проворчал Семен и бережно принял Черныша из рук Берендея. – Мальчика перевяжете?
        – Да, – недовольно ответила сестра и крикнула в дверь приемного покоя: – Галина Пална!
        – Ну я пошел, Егор. Мне надо быстрей.
        Берендей кивнул.
        – Я вернусь. Вот разберусь с Чернышом и приеду. Завтра.
        Он почти выбежал из больницы, но на прощание еще раз оглянулся и кивнул Берендею. Берендей прикрыл глаза.
        Из приемного вышла Галина Павловна – строгая маленькая женщина с большими руками. Она знала Берендея с детства.
        – Егор? Что случилось? Так это ты привез мальчика с черепно-мозговой?
        Берендей кивнул.
        – Проходи, я тебя перевяжу.
        Он покорно встал и направился в приемное.
        – Что, это правда был медведь?
        Берендей снова кивнул. Ему не хотелось говорить. Медленно и постепенно он пытался осмыслить то, что произошло, но мысли ускользали. Голова не желала думать об этом, подсовывая только кошмарные зрительные образы.
        Она усадила его на металлический стул с тонкой деревянной спинкой, покрашенной некогда в белый цвет, и сняла с него свитер. Свитер был местами заскорузлым, но тяжелым и мокрым: не вся кровь успела высохнуть. И кровь Берендея, и кровь Заклятого.
        – Что ты молчишь, Егор? – она начала разматывать жалкую повязку, наложенную Семеном.
        Берендей пожал плечами. Он не хотел говорить.
        – Что там у вас произошло?
        Он поднял на нее глаза, и она не стала повторять вопроса. Он мысленно поблагодарил ее за это.
        Галина Павловна была хорошим врачом и с детства жалела его, потому что у него не было матери. И всегда ругала отца, если с Берендеем что-то случалось. А в детстве со всеми мальчишками что-нибудь случается. Она начинала разговор с отцом со слов: «Если бы мальчик жил с матерью…». Отец, прекрасно зная, что ни в чем не виноват, все равно опускал голову и мямлил что-то вроде «Этого больше не повторится». И Берендей жалел его и очень уважал Галину Павловну, потому что перед ней склонял голову даже отец.
        – Егор, не молчи. Ты слышишь меня? Ну, что же ты молчишь?
        Она хотела расшевелить его. Он понял. Он отлично понимал, что происходит и где он находится, но только одной половиной ума. Другая половина отказывалась ему подчиняться. Галина Павловна хотела заставить работать эту вторую половину, но не могла. Ему было неудобно перед ней, но он не хотел ей помогать.